Еще страннее было для нас то, что в ней было, при гостях и без гостей, две совершенно
различные женщины: одна, при гостях, молодая, здоровая и холодная красавица, пышно одетая, не глупая, не умная, но веселая; другая, без гостей, была уже немолодая, изнуренная, тоскующая женщина, неряшливая и скучающая, хотя и любящая.
Неточные совпадения
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он — с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех
различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как
женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Крылатые обезьяны, птицы с головами зверей, черти в форме жуков, рыб и птиц; около полуразрушенного шалаша испуганно скорчился святой Антоний, на него идут свинья, одетая
женщиной обезьяна в смешном колпаке; всюду ползают
различные гады; под столом, неведомо зачем стоящим в пустыне, спряталась голая
женщина; летают ведьмы; скелет какого-то животного играет на арфе; в воздухе летит или взвешен колокол; идет царь с головой кабана и рогами козла.
«Родится человек, долго чему-то учится, испытывает множество
различных неприятностей, решает социальные вопросы, потому что действительность враждебна ему, тратит силы на поиски душевной близости с
женщиной, — наиболее бесплодная трата сил. В сорок лет человек становится одиноким…»
«
Женщина в нашем обществе угнетена,
женщина лишена прав,
женщина бог знает за что обвиняется!» — думал он всю дорогу, возвращаясь из деревни в Москву и припоминая на эту тему
различные случаи из русской жизни.
Действительно, часть мужчин представляла театральное сборище индейцев, маркизов, шутов; на
женщинах были шелковые и атласные костюмы
различных национальностей. Их полумаски, лукавые маленькие подбородки и обнаженные руки несли веселую маскарадную жуть.
Вообще — в
женщине, даже достигшей положения независимого и con amore упражняющейся в самодурстве, видно всегда ее сравнительное бессилие, следствие векового ее угнетения: она тяжеле, подозрительней, бездушней в своих требованиях; здравому рассуждению она не поддается уже не потому, что презирает его, а скорее потому, что боится с ним не справиться: «Начнешь, дескать, рассуждать, а еще что из этого выйдет, — оплетут как раз», — и вследствие того она строго держится старины и
различных наставлений, сообщенных ей какою-нибудь Феклушею…
Он был молод: ему вспоминались ласки этой
женщины, какие-то особенные, ещё незнакомые ему ласки. И он был практик: ему невольно думалось, что эта связь может дать ему множество
различных удобств. А вслед за этими мыслями на него тёмной тучей надвигались другие...
— Но
женщины были во все времена у всех народов на содержании; под
различными только формами делалось это, — проговорил он.
все это
женщины с
различными скорбями. Пересчитав столько женских обликов, я, кажется, имею довольно большой выбор для сравнения; но как ни многоречивы эти прекрасные, высокохудожественные изображения, я ни перед одним не смел бы вам сказать: мне кажется, что Ида плакала вот этак! Она плакала совсем иначе.
И отчего это, скажите мне, — вот вы человек, видимо, образованный и начитанный, — отчего это так часто умные, милые, прекрасные
женщины любят
различных прохвостов?
— «Театр представляет равнину на волжском берегу. Рассыпана толпа разбойников в
различных костюмах; близ одного, одетого наряднее других, сидит, опершись на его плечо, молодая
женщина».
Исследуя
различные особенности своих разводок, Бумм таким же образом привил гонококка еще другой
женщине.
Не перечисляя всех обусловленных этим несовершенств, укажу на одно из самых существенных: без малого половину всех женских болезней составляют
различного рода смещения матки; между тем многие из этих смещений совсем не имели бы места, а происшедшие — излечивались бы значительно легче, если бы
женщины ходили на четвереньках; даже в качестве временной меры предложенное Марион-Симсом «коленно-локтевое» положение
женщины играет в гинекологии и акушерстве незаменимую роль; некоторые гинекологи признают открытие Марион-Симса даже «поворотным пунктом в истории гинекологии».
Странное, поражающее зрелище представляли эти две
женщины, одинаково прекрасные, хотя
различной красотой, одинаково одетые в нарядные бальные платья, одинаково бледные, с покрасневшими веками и смотревшие друг на друга с каким-то холодным смущением.
На одной из скамеек партера сидел красивый молодой человек в форме гвардейского офицера. Высокого роста, с выразительными темно-синими глазами, с волнистыми светло-каштановыми волосами на голове и на усах, с правильными чертами матово-бледного лица, он невольно обращал на себя взгляды мужчин и
женщин с
различными, впрочем, выражениями. Во взглядах первых проглядывало беспокойство, у вторых же они загорались желанием.